Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

готовности США присоединиться к Западному союзу, что подтвердил и Трумэн в выступлении 20 января. Речь шла о создании НАТО. Москва решила, пока не поздно, протянуть Америке руку. Отвечая 27 января на вопросы Кингсбери Смита, Сталин предложил подписать декларацию о том, что СССР и США не прибегнут к войне друг с другом, о их готовности осуществить постепенное разоружение, возобновить транспортное сообщение с Берлином по земле, если западные страны откажутся от создания западногерманского государства до очередной сессии СМИД. Сталин выразил готовность встретиться с Трумэном для заключения такого Пакта мира. На следующий день Молотов обнародовал советское заявление с протестом против создания Североатлантического альянса.

1 февраля Кингсбери Смит телеграфировал о готовности Трумэна принять Сталина в Вашингтоне. Советский лидер поблагодарил за приглашение, однако сожалел, что лишен возможности осуществить свое давнишнее желание посетить Вашингтон, «так как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной поездки, особенно по морю или по воздуху». Взамен Сталин предложил провести совещание в Москве, Ленинграде, Калининграде, Одессе, Ялте, в Польше или Чехословакии. 3 февраля Трумэн созвал специальную пресс-конференцию, на которой отверг возможность переговоров в СССР или в Восточной Европе, подтвердив приглашение Сталину посетить Вашингтон «в любое время, когда тот сможет приехать»[1106]. Создание НАТО стало выглядеть неизбежным.

В этих условиях, скорее всего, под воздействием ощущения нараставшей внешней угрозы Сталин предпринял ряд решительных внутриполитических шагов, которые затронули сферы экономики, дипломатии и обороны. Как и в 1930-е годы, не останавливался он и перед возобновлением репрессий. В рамках «ленинградского дела» и «дела Госплана» под удар попала группа высших руководителей, включавшая Вознесенского и Кузнецова. В постановлении Политбюро от 15 февраля 1949 года им инкриминировалась организация на широкую ногу Всесоюзной оптовой ярмарки в Ленинграде с продажей товаров, «которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану», «нездоровый, не большевистский уклон», выражающийся в демагогическом заигрывании с ленинградской организацией, в охаивании ЦК ВКП(б)[1107].

Затем Сталин принялся за Молотова. 4 марта 1949 года Политбюро освободило Молотова от обязанностей министра иностранных дел. Министром стал Вышинский. Решение принималось без обсуждения. Проект соответствующего постановления Политбюро написан на одном листочке рукой Маленкова, голосование опросом — на обороте[1108]. Версий резкой опалы Молотова множество. У него самого однозначного ответа не было. Он предполагал, что это могло быть связано либо с действительным недоверием в связи с «делом Жемчужиной», либо следствием прогрессирующей паранойи Сталина. Есть и другие объяснения. Мне представляется, гадать не стоит: правильный и ясный ответ даст сам Сталин на октябрьском пленуме ЦК 1952 года. Потерпим немного.

Бюро Совмина было преобразовано в Президиум СМ, председательствование на его заседаниях было возложено «поочередно на заместителей председателя Совета министров СССР тт. Берия, Булганина, Маленкова, Кагановича и Сабурова»[1109]. 9 апреля при обсуждении на ПБ рутинного вопроса о порядке поступления в ЦК бумаг, связанных с международными делами, Сталин собственноручно вычеркнул из проекта постановления абзац, который гласил: «Поступающие в Совет министров СССР вопросы, касающиеся внешнеполитических сношений, вносятся непосредственно в Политбюро ЦК ВКП(б) т. Молотовым». Это право получил Вышинский[1110].

Молотову поручалось наблюдение за Внешнеполитической комиссией ЦК, которая создавалась взамен ликвидированного отдела внешних сношений ЦК. Сферы ответственности комиссии: связи с зарубежными компартиями; работа Информбюро, международная деятельность общественных организаций — ВЦСПС, БОКС, Совинформбюро, антифашистские комитеты, Союз писателей и т. д.; наблюдение за находившимися в СССР политэмигрантами. Председателем Внешнеполитической комиссии был назначен Григорьян, перешедший из газеты «За прочный мир, за народную демократию!», первым замом — возглавлявший ранее Совинформбюро Борис Пономарев. Из числа функций отдела внешних сношений ЦК за Внешнеполитической комиссией не был оставлен контроль над кадрами. Для этого Политбюро создало специальный отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов ЦК. «Сталин давал понять своему давнему сподвижнику: прежнего доверия к нему уже нет»[1111]. По утверждению Судоплатова, на квартире Молотова была установлена прослушивающая аппаратура[1112].

Но 12 июня решением ПБ Молотова обязали «сосредоточить свою работу на руководстве делами Министерства иностранных дел и Внешнеполитической комиссии». То есть формально поставили не только над Григорьяном, но и над Вышинским[1113]. Отношения между ним и Молотовым были специфическими. Вот что наблюдал Владимир Ерофеев: «Даже будучи министром иностранных дел в 1949–1953 гг., Вышинский продолжал лебезить перед Молотовым, за которым Сталин оставил общее наблюдение за деятельностью МИДа с поста заместителя председателя Совета министров. Молотов не любил Вышинского, но старался скрывать это, хотя иногда, когда был министром, срывался. Я бывал свидетелем того, как заикающийся от волнения Молотов кричал на Вышинского: “Меньшевик! Саботажник!”, а тот в ответ, красный и с топорщившимися усами, пытался отвечать: “Вы не имеете права! Буду жаловаться в ЦК”. После подобных сцен проходило немного времени, и Вышинский с деланой улыбкой прокрадывался через наш секретариат в кабинет Молотова с пачкой документов под мышкой и готовностью угодить начальству»[1114].

В августе — новый виток «ленинградского дела»: Кузнецова, Попкова, Родионова, Лазутина арестовали прямо в здании ЦК ВКП(б) при выходе из кабинета Маленкова[1115]. Месяц спустя по указанию Сталина была проведена чистка командования Ленинградского военного округа. На просьбу Вознесенского к Сталину дать ему работу последовало заключение КПК во главе со Шкирятовым о том, что в Госплане по вине Воскресенского «укоренилась система преступного отношения к делу охраны государственной тайны и обеспечения сохранности секретных материалов». 27 октября Вознесенского арестовали.

На XXII съезде КПСС «ленинградское дело» будет инкриминировано Маленкову, расчищавшему себе таким образом дорогу к власти. А Хрущев в мемуарах припишет интригу еще и Берии[1116]. Серго Микоян, зять Кузнецова, со знанием дела добавлял еще один штрих: «Что касается обвинения и “признаний”, рассчитанных на психологию Сталина, то все дело было в недовольстве кавказским засильем в Кремле со стороны молодых русских членов руководства… Берия был уверен, что Сталин клюнет именно на такое обвинение. И Сталин клюнул. Будучи интриганом от рождения и ощущая комплекс неполноценности от того, что является грузином во главе, по сути дела, Российской империи, он всегда опасался интриги или заговора со стороны русских (он даже остерегался Молотова — самого верного своего сторонника). Расчет Берии оказался совершенно точным»[1117]. Молотов, кстати, такой мотив тоже подтверждал: «В “ленинградском деле” был какой-то намек на русский национализм»[1118]. Сталин дал добро на казнь Вознесенского и Кузнецова.

Осенью 1949 года едва не началось «московское дело». 1 ноября ПБ создало комиссию для проверки деятельности секретаря ЦК, МК, МГК и председателя Моссовета Георгия Попова. Его освободили от всех его должностей в Москве и назначили руководителем специально